Доехали до своих этажей в полной тишине. Выходя, все‑таки взглянула на Андрея, а тот словно того и ждал — смотрел только на меня, а стоило нашим взглядам встретиться — подмигнул.

ГЛАВА 14

Новый рабочий день показался мне по нагрузке еще тяжелее предыдущего, но хоть начальник больше не устраивал разбор полетов и коллеги к концу недели поутихли со всеми их сплетнями и претензиями.

С завистью ловлю веселые разговоры людей в коридоре о том, что они планируют делать на выходных и как отдохнуть. Пятница, но вряд ли шеф отпустит пораньше, скорее наоборот, заставит сидеть допоздна.

Иду с документами на подпись к Герману Олеговичу — вообще к генеральному с такими вещами нужно ходить Гайне, у меня все же не тот статус, но мой начальник наплевал на то, что нужно и положено.

Герман Олегович встретил меня очень приветливо, хотя я опасалась, что будет недоволен, что появилась я, а не Гайне. Но нет. Генеральный даже похвалил моего босса за то, что тот присылает к нему пообщаться красивых милых девушек.

В общем, генеральный меня засмущал, и из дверей нашего самого главного я выходила с румянцем на щеках и улыбкой.

Конец рабочего дня, иду по коридорам обратно в свою приемную, прощаясь с веселыми и довольными жизнью коллегами. Проходя мимо дамского туалета в той части здания, где народа обычно мало, особенно в такое время, неожиданно услышала надрывный женский плач.

Остановилась. Меня одолели сомнения. С одной стороны, это не мое дело. С другой — еще вчера я так же плакала, закрывшись в туалете и… это было тяжело.

Вошла в помещение и постучала в ту кабинку, откуда доносится плач. Чувствую себя неудобно, от этого, наверное, и получается ерунда:

— Эй! Привет! Кто бы ты ни была, выходи, давай поболтаем. Нет таких проблем, которые невозможно решить.

Рыдания за дверью резко оборвались. Пара всхлипов и удивленное:

— Лера? — дверь кабинки распахнулась.

— Ой, Кать, привет.

— Лерочка! — моя бывшая коллега по отделу радостно бросилась мне в объятия.

Катя — моя не то что бы подруга, но общались мы с ней всегда очень хорошо. Невысокая полненькая блондинка с мягким и тихим характером. Ни разу слова от девушки плохого не услышала. Мы и сошлись на том, что вечно витаем в каких‑то грезах. Только Катя общество не очень любит, сторонясь больших шумных компаний, а мне нравится, потому мы только во время работы всегда общались, если было свободное время.

— Кать, что случилось‑то? Ты… зачем канцелярский нож в туалет взяла? — когда девушка отстранилась, заметила в ее руках невинного вида ножик для резки бумаги с каплями крови на все‑таки остром лезвии и на запястье Катерины. Меня хватил ужас.

Пригляделась к девушке еще внимательнее. Помятая одежда, губы припухшие, на шее синяк.

Катя молчит, стыдливо опустив глаза.

— Кать… твое нынешнее состояние… как‑то связано с Павлом Дмитриевичем? — осторожно спросила я.

И тут девушку словно прорвало. Катя рассказала мне все. Когда я ушла из отдела, Павел Дмитриевич неистовствовал, устроив всем «хорошую» жизнь, но в последние дни вдруг стал спокойнее и… начал оказывать Катерине знаки внимания. Терся все время поблизости, то и дело вызывал к себе, касался… Как и у меня все, в общем. Катя, как могла, сторонилась начальника, но, зная Павла Дмитриевича, это мало чем помогало.

— У меня мама болеет, трачу почти все деньги на ее лечение… а он сегодня говорит: «Что‑то ты, Катенька, одеваешься очень уж скромно и не по деловому этикету, придется штраф тебе назначить и выговор»… А потом он подходит и…

Катя горько зарыдала.

— Я убью его! — знаю, что сама недавно была в подобном положении и за себя здесь что‑то не особо постояла, но вот за тихую милую Катю в душе поднялось бешенство. — Что он сделал?

— Он… зажал, целовал, лапал везде, пытался раздеть, уже задрал юбку и уже хотел… — Катя вновь горько заплакала. — Так противно мне никогда не было. Думала, вырвет. Такой грязной себя ощущаю. Повезло, что в дверь его секретарь постучала. Я вырвалась и убежала.

Девушка закрыла лицо руками.

— Я не знаю, что мне делать. Это было так мерзко. Уволиться мне нельзя — мама, но на работу я больше не смогу вернуться.

— Катя, у тебя мама, а ты с собой делаешь это! — взяла девушку за запястье, показав порез.

— Это был порыв. Я бы ничего и не сделала. Просто так жалко себя стало. Как теперь быть? Буду искать другую работу. Пусть штрафы берут. Хоть кем пойду, лишь бы быстро взяли, — Катя стала успокаиваться и начинать думать рационально.

— Только денег опять придется занимать. Лер, а к тебе ведь Павел Дмитриевич тоже приставал? Ты из‑за это перевелась, да?

Тяжело вздохнула.

— Катюш, иди сейчас домой, отдыхай и ни о чем не волнуйся. Я все решу.

Катя вытаращила глаза.

— Как решишь?

— Вот так, — обняла девушку, после чего взяла под руку и повела к выходу.

За себя бы я просить и жаловаться кому‑то не стала, но за Катю и тех, кто, возможно, окажется на ее месте…

Вернувшись в приемную, решительно подошла к двери начальника, не менее^ решительно постучалась и вошла. Подошла к столу босса, стараясь смотреть не на Гайне, а на панорамный вид города, что открывается за высокими окнами.

Села. Хочу начать беседу и не могу: как представлю, о чем придется говорить с шефом, плохо становится. В горле пересохло, руки начали подрагивать.

— Валерия Николаевна, у вас ко мне какое‑то дело? — полюбопытствовал босс спустя пару минут. Терпеливый у меня начальник, однако.

Прямо посмотрела на Гайне.

— Да. У меня дело. Почти личное.

— Как интересно.

Правда?

— Ну что же вы молчите, Валерия Николаевна? Я вас слушаю.

У меня словно язык отсох.

— Вам нужны деньги? — не вытерпел шеф.

— Э — эм. Нет.

— Тогда что? — судя по виду Гайне, тот начал терять терпение.

— Нужна ваша помощь в очень деликатном вопросе, не требующем большой огласки. Я могу рассчитывать, что то, что я вам сейчас скажу, не станет известно широкой общественности?

— Валерия, вы меня заинтриговали. Тем не менее чего‑то обещать, пока не услышу, в чем дело, не могу. Но обещаю, что постараюсь отнестись к вашему вопросу деликатно.

— Дело… в моем бывшем начальнике, — решилась я. — И неуставных отношениях.

ВИКТОР

Признаться, оторопел. Когда ко мне зашла Валерия Николаевна и долго не решалась о чем‑то заговорить и попросить, я сразу подумал лишь о ее, возможно, плохом материальном положении, но оказалось, что у моей помощницы могут быть проблемы и куда серьезнее.

Чувствую, как по мере монолога Валерии сжимаю ручку все сильнее.

— Подождите, Валерия… Николаевна. Вы сейчас говорите мне о том, что ваш бывший начальник делает недвусмысленные предложения своим подчиненным и, порой, склоняет их к интимной близости не только уговорами и обещаниями, но и шантажом. Верно?

— Да, Виктор Эдуардович.

— Ваш бывший руководитель вам тоже делал эти предложения?

По тому, как покраснела и словно сжалась моя помощница, я понял, каков ответ на мой вопрос.

— Сейчас речь не обо мне, Виктор Эдуардович.

— Отвечайте, — говорю с ней излишне жестко, но это от вскипевшей во мне злости, но не на Валерию. — Он к вам приставал?

— Да.

У Валерии дрожат руки. Сильно. Еще немного, и заплачет. Но я должен знать.

— Он вас шантажировал?

— Отчасти да. У меня кредит и… — Валерия сглотнула и замолчала.

Все‑таки сломал ручку, хорошо, что девушка этого не заметила.

— Вы… имели с ним отношения?

— Нет. Как только все подошло к этому, я хотела увольняться, поскольку Павел Дмитриевич обещал в случае отказа испортить мне репутацию и сделать так, чтобы меня никуда не приняли. К счастью, вспомнила о вашей вакансии и о том, что после работы у вас любого сотрудника с руками отрывают в любом отделе, плюс повышенная зарплата…

Постарался взять себя в руки. Очень постарался.